Антон Чехов. Двадцать девятое июня



     (Рассказ охотника, никогда в цель не попадающего)

----------------------------------------------------------------------------
     А.  П.  Чехов.  Полное  собрание  сочинений  и  писем  в  30-ти  томах.
Сочинения. Том 1. М., "Наука", 1983
     OCR 1996-2000 Алексей Комаров
----------------------------------------------------------------------------

     Было четыре часа утра...
     Степь обливалась золотом первых  солнечных  лучей  и,  покрытая  росой,
сверкала, точно  усыпанная  бриллиантовою  пылью.  Туман  прогнало  утренним
ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья,  головки
репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка покланиваясь  друг
другу и пошептывая. Над травой  и  над  нашими  головами,  плавно  помахивая
крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они охотились...
     Аким Петрович Отлетаев, мировой судья, земский врач, я, зять  Отлетаева
Предположенский  и  волостной  старшина  Козоедов  ехали  все   шестеро   на
отлетаевской коляске-розвальне на охоту. За коляской, вывалив языки,  бежали
четыре пса. Я и земский врач  народ  худенький,  остальные  же  толсты,  как
стоведерные бочки, а потому, несмотря на то. что дедовская  коляска  была  и
широка и глубока, нам было до чертиков тесно. Я то и дело  толкал  локтем  и
ружейным прикладом в живот Козоедова. Все мы толкались, пыхтели,  морщились,
всей душой ненавидели друг друга и с нетерпением ждали того  времени,  когда
нам можно будет вылезть из коляски. Ехали мы  подальше  в  степь  пострелять
куропаток, стрепетов, перепелов, болотной дичи и, если фортуна оглянется  на
нас, дрохв. Предводительствовал нами хозяин коляски  и  коней  Отлетаев,  по
милости которого мы и ехали на охоту. Тела наши были сдавлены, но зато  души
были преисполнены радостями самого высшего качества!
     Кто никогда не ездил  и  не  шлялся  на  охоту,  тому  не  понять  этих
радостей. Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно,  как  маменьки
глядят на своих сыночков, подающих большие надежды.
     - А каков наш  будет  маршрут?  -  спросил  я,  когда  мы  отъехали  от
Отлетаевки верст на десять.
     - Сейчас едем на Еланчик, - отвечал  Отлетаев,  -  бекасов  стрелять...
Отсюда ото верст восемь будет. Там же и  перепелов  на  просе  постреляем...
Пострелявши перепелов, ночевать станем, а уж завтра чуть свет у нас самая-то
настоящая стрельба начнется...
     - А что, господа, как  думаете,  -  спросил  я,  показывая  пальцем  на
коршуна, который купался далеко  в  небесной  синеве,  -  можно  ли  попасть
отсюда? Попадете?
     - Не попадешь! - сказал Отлетаев. - Далеко  очень!  Впрочем,  из  моего
ружья попадешь...
     - И из вашего ружья не попадешь, - заметил Предположенский.
     - Попадешь. Дробью не попадешь, не достанет, а пулей наверно...
     - И пулей не попадешь.
     - Уж это позвольте мне знать, попаду я или не попаду! Вы ружья моего не
знаете, а я знаю... Вы отродясь не видали хороших ружей, а потому это вам  и
кажется таким странным... Я и дальше попадал...
     Предположенский откинул назад голову и засмеялся...
     - Чего же смеешься? - продолжал Отлетаев. - Не веришь, небось?
     - Разумеется, не верю.
     - Гм... Ружья моего, значит, не знаешь... Ружье замечательное!  Недаром
шестьсот целковых стоит...
     - Сколь...ко?? - спросил Предположенский и вытянул  шею...  -  Сколько?
Повторите, папаша!
     - Шестьсот рублей... Чего же ты смеешься? Ты погляди на ружье, да потом
и скаль зубы!
     - Я вижу... Чьей фабрики?
     - Марсельское... Фабрики Лепелье...
     - Лепелье? Не слыхал что-то такой фабрики... Ружье, как ружье... Рублей
сто стоит... Не люблю, тесть, когда вы врете! Зачем  врать?  Я  не  понимаю,
зачем врать?
     - Ружье хорошее,  -  заметил  мировой,  -  но  шестисот  не  стоит.  Вы
переплатили, Аким Петрович!
     - Он вовсе не переплачивал! - горячился  Предположенский,  -  он  врет!
Врет, как школяр!
     Отлетаев завертелся и покраснел.
     - Не таковский, чтоб врать, - сказал он. - Так-то-с! Ты вот...  ты  вот
так врешь! Ну да! Ты_вот так и норовишь уколоть! С тобой ездить не  следует.
Я не знаю, зачем я с тобой поехал!..
     - И не ездил бы... Зачем врать, не понимаю! Врет, как свинья!
     - Сам свинья! Свинья и дурак вместе с тем...
     Мы начали усовещевать Предположенского.
     - Пусть он  не  врет!  -  оправдывался  непокорный  зять.  -  Моя  душа
возмущается, ежели кто врет... И свиньей пусть не бранится. Сам  он  свинья,
вот что! А если ему неприятно, что я еду, так... шут с  ним!  Я  могу  и  не
ехать!
     - Ну, полноте! Аким Петрович  и  не  думал  вас  оскорблять!  Стоит  ли
поднимать бурю из-за пустяков?
     Предположенский надулся, как объевшийся индюк, и умолк.
     - Нельзя-с! - обратился, немного погодя, к Предположонскому Козоедов. -
Нельзя-с! Он вам теперь, можно сказать, заместо родителев, тесть он  вам,  а
вы грубости наносите... А грешно!
     Зять взглянул презрительно на старшину и сардонически усмехнулся...
     - Тебя спрашивают нешто? - спросил он.  -  Спрашивают?  Молчи,  коли...
Сиди, ежели сидишь!.. Заместо родителев... Говорить еще не  умеешь,  а  тоже
лезешь... Гм... Суконное ры... Мужлан!
     - Вот видите-с, какие вы! Не любите, коли люди покойно сидят. Я хотя  и
из простого звания произошел, хотя, могу сказать, и никакого образования  не
проходил, но могу сказать, что имею в груди, и в сердце,  и  в  душе  всякие
чувства, а вы вот так нет, хоть вы и науки  проходили  по  всем  степеням...
Так-то-с!
     - Перестаньте, господа! - вмешался я. - Полно  вам  друг  другу  мораль
читать! Давайте молчать...
     Отлетаев с сопеньем вытащил  из  бокового  кармана  объемистый,  сильно
потертый портсигар и запустил в него свои толстые пальцы. Доктор  и  мировой
протянули руки к его портсигару.
     - Нет-с, извините-с! - сказал внушительно Отлетаев. - Дружба дружбой, а
табачок врозь. Мне самому не хватит... Дорога велика, а у меня папирос-то  с
собой только четыре десятка...
     Доктор и мировой сильно сконфузились и, чтобы скрыть подальше от  света
белого свой конфуз, засвистали из "Мадам Анго".
     Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная...
     Мы его  терпеть  не  могли.  Сконфуженный  доктор  закурил  собственную
папироску и начал рассказывать анекдоты. Рассказал он их штук  двадцать;  из
них только один не был сальным, остальные же так и таяли в наших ушах.
     - А вы, батенька, мастер! - похвалил я доктора. - Не  знал  я,  что  вы
такой юморист!
     - Да-с... Кое-что знаем, -  сказал  доктор.  -  Ежели  б  я  захотел  в
журналах сотрудничать, то миллионы бы имел. Больше вашего зарабатывал бы.
     - Не сомневаюсь... Чего же не сотрудничаете?
     - Не хочу!
     - Почему же?
     - Не хочу, вот и все! Совесть есть! Нешто человек с  совестью  может  в
ваших журналах писать? Никогда!  Я  даже  не  читаю  никогда  газет!  Считаю
болванами тех, кто выписывает их, тратит деньги...
     - А я наоборот, - заметил мировой,  -  считаю  тех  болванами,  кто  не
тратит деньги на газеты...
     - Доктор не в духе сегодня, - сказал я. - Не будем его трогать...
     - Кто вам сказал,  что  я  не  в  духе?  Я  в  духе...  Вы  потому  так
заступаетесь за газеты, что в них пишете,  а  по-моему,  они...  тьфу!  Яйца
выеденного не стоят. Врут, врут и врут. Первые вруны и сплетники!  Газетчики
- те же адвокаты... Врут и не имеют совести!
     - Я был адвокатом, - сказал мировой, - а совесть имел.
     Предположенский и Козоедов переглянулись и ехидно улыбнулись.
     - Я не  про  вас  говорю...  Я  вообще...  Вообще  все  мошенники...  И
газетчики, и адвокаты, и все...
     Я, вместо того чтобы  молчать,  продолжал  заступаться  за  газетчиков.
Мировой продолжал заступаться за адвокатов... В коляске поднялся спор.
     - А медицина-то ваша? - ухватился я. - Медицина? Что она стоит?  Небось
не врете? Только денежки берете! Что такое доктор? Доктор  есть  предисловие
гробокопателя... вот что-с! Впрочем, я не знаю, для чего  я  с  вами  спорю?
Разве у вас  есть  логика?  Вы  кончили  университет,  но  рассуждаете,  как
банщик...
     - Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
     - Газетчиков и адвокатов ругаем, - забасил Предположенский, -  а  самой
настоящей-то врали и  не  видим...  Потолкуйте-ка  с  тестюшкой,  он  любого
адвоката по брехательной части за пояс заткнет...
     И так  далее...  Слово  за  слово,  гримаса  за  гримасой,  сплетня  за
сплетней, и дело зашло черт знает куда...
     Мы начали рассказывать все, что за зиму накопилось в наших  душах  друг
против друга. Мы перещеголяли старых девок.
     Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные,  каверзили  друг  против
друга, солнце поднималось все выше и выше...  Туман  исчез  окончательно,  и
начался летний день... Было кругом тихо, славно...
     Только мы одни нарушали тишину...
     Подъехав к первому  попавшемуся  болотцу,  мы  вылезли  из  коляски  и,
сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять  среди  нас  согласие
взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил в
нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов  от
дроби и кое-как разговорились.
     Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили  и  крикнули
"ура", Согласие было бы окончательно водворено, если бы не  доктор.  Доктор,
пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом,  подошел  к  коляске,
развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
     - Доктор! Что это вы там делаете? - крикнул Отлетаев.
     - Ем и пью.
     - Какое же вы имеете право распоряжаться?
     - А что?
     - Это для вас положено? Не понимаю этого, извините,  свинства!  Не  мог
подождать! Что это вы раскупорили?  Батюшки!  Это  моя  настойка!  Какое  вы
имеете право, милостивый государь?
     - Не кричите, пожалуйста! Потише!
     - Ведь эту настойку я для себя взял!  Слаб  здоровьем,  взял  настойки,
и... на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
     - Не заверну! Вам, неприличный  и  неделикатный  человек,  должно  быть
известно, что на охоте все общее... Какой вы, извините, невежа!
     Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе  огромнейший
кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы  насолить  тестю,
выпил из горлышка половину настойки... У Отлетаева навернулись слезы.
     - Это вы назло? - зашептал он, - хорошо же! Хорошо! Вот вы как... Мерси
боку... {1}
     Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
     - А-а-а?.. Закусываете? - спросил он. - А не  рано  ли?  Впрочем,  одну
пропустить не мешает... За ваше здоровье!
     Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
     - Очень хорошо-с! Прекрасно-с! - крикнул уже Отлетаев.
     - Что прекрасно? - спросил мировой.
     - Ничего...
     Отлетаев  сел  в  коляску,  бросил  на  траву  кулек,  иронически   нам
поклонился и ударил кучера Петра по спине.
     - Поезжай! - крикнул он.
     - Куда это вы? - удивились мы...
     -  Ежели  я  вам  противен...  необразован...  Козоедов!  Иди   садись,
голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим  их  от
своего присутствия! Иди, милый!
     - Куда же вы? Что вы дурака корчите?
     - Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть  дурак...
Прощайте-с... я домой...
     - А мы же на чем поедем?
     - На чем знаете... Коляска моя.
     - Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? - крикнул Предположенский.
     Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
     - Ты с ума сошел? - продолжал Предположенский. - Вылезай из коляски!
     -  Не  вылезу.  Прощай,  зять!  Ты  человек   образованный,   гуманный,
цивилизованный... А я... Что я?
     - А ты - дурак! Господа, что же это  такое?  Кто  его  раздразнил?  Вы,
доктор? Вы, черт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом  не  в  свое
дело!
     - Я для вас не тесть... Прошу не  орать,  -  обиделся  доктор.  -  Коли
будете орать, так и я уеду...
     - И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
     Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул  рукой
и тоже полез в коляску.
     - Мы вечно так, - вздохнул он. - Никогда у нас ничего не выходит...
     - Погоняй! - крикнул Отлетаев.
     Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
     Я и Предположенский переглянулись.
     - Стой! - крикнул я и побежал за коляской. - Стой!
     - Стой! - заорал Предположенский. - Стой, скоты!
     Коляска остановилась, и мы уселись.
     - Я тебе все это припомню! - сказал, сверкая глазами, Предположенский и
погрозил тестю кулаком. - Все! До смерти будешь помнить этот день!
     До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости  высшего  качества
сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и не
слопали только потому, что не знали, с какого конца начать  лопать...  Когда
мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева и  пила
кофе...
     - Вы приехали? - удивилась она. - Что так рано?
     Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
     - Куда же вы, господа? - закричала мадам Отлетаева. - А  кофе  пить?  А
обедать? Куда вы?
     Мы  повернулись  к  крыльцу  и  молча,  внушительно  погрозили   нашими
огромными  кулаками.  Предположенский  плюнул  по  направлению  к   крыльцу,
выругался и отправился спать в конюшню.
     Дня через два Отлетаев,  Предположенский,  Козоедов,  мировой,  земский
врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку и
по обыкновению грызли друг друга...
     Дня через три мы поругались  насмерть,  а  через  пять  пускали  вместе
фейерверк...
     Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но разойтись
мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в Отлетаевку,
поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело...
     Глушь - не столица... В Отлетаевке рак - рыба, Фома - человек и ссора -
живое слово...


     1 Очень благодарен (франц. merci beaucoup).

     О произведении: Даты написания:
     1882 г.